Богословие и апологетика. Часть 2

.

Между христианами и нехристианами обычно выделяют три основные точки соприкосновения, которые легли в основу различных апологетических стратегий современного протестантизма. На практике эти подходы чаще всего используются вперемешку, но, чтобы лучше понять каждый из них, мы рассмотрим их по отдельности.

Нейтральная точка соприкосновения: опыт

Одна из точек соприкосновения базируется на идее, что все люди разделяют один и тот же исторический опыт. Все испытывают проявления добра и зла. Все участвуют в исторических событиях. Согласно этому эмпирическому подходу, люди не просто обладают общими фактами, но ещё и способны правильно рассуждать о них, сохраняя полный религиозный нейтралитет. Ведь не требуется же верить в Библию, чтобы правильно интерпретировать факты таких областей знаний, как арифметика, кулинария, музыка или физика. Сторонники такого подхода предполагают, что, начиная с нейтральной зоны общих фактов, мы можем логическим путём прийти к истинам христианства. За беседой с неверующим мы можем слегка «придержать» свою веру и вместе с ним попытаться «беспристрастно» интерпретировать общие для нас обоих фактам. В культуре, где ценится наука, подход, сосредоточенный на данных и фактах, пользуется большим доверием. В этом подходе апологетические аргументы предшествуют богословию, и таким образом сохраняется религиозный нейтралитет.¹

В рамках дискуссии верующий соглашается с неверующим, что все доказанные факты объективны и являются арбитрами истины. Следовательно, отдельные библейские факты неизбежно укажут на истинность евангельской истории. Например, воскресение — это факт, историчность которого поддаётся исследованию. Беспристрастное изучение библейских документов и заявлений ранней церкви о воскресении приведёт к убедительным свидетельствам в пользу христианства. Точно так же и древние археологические находки на территории Ближнего Востока подтверждают историчность Ветхого Завета. Апологетика даст желаемый результат, если использовать факты в качестве якобы нейтральной точки соприкосновения, поэтому от нас требуется ознакомиться с материалом по сотворению, археологии и древней истории.²

Эмпирическая стратегия вполне обоснованно напоминает нам об историчности библейского откровения. Бог по-настоящему сотворил вселенную с историей вне Себя Самого — она не просто плод Его воображения. Его откровение для существ, созданных по Его образу, не было абстрактной теорией, оторванной от повседневного опыта. Каждый сотворенный объект, процесс и последовательность событий свидетельствует о Творце (Иова 38–39; Пс 18:2; Рим 1:20). Его искупительные дела, начиная от всемирного потопа во дни Ноя и до Исхода и чудес Илии, ведут к подлинному познанию Господа (Исх 7:5; 3 Цар 18:37; Ис 54:9). Он родился человеком, вошёл в историю и стал частью её! Факты служат своеобразной системой координат для определения истины. Библейские авторы безоговорочно отвергали ошибки в фактах и ложные исторические свидетельства (Втор 4:3, 11–12; 18:20–22; Лк 1:1–4; 2 Пет 1:16–17). Вопреки современному заблуждению, что в древности люди не ценили историческую точность, библейские авторы расценивали сфабрикованные свидетельства нарушением девятой заповеди (1 Кор 15:14–15, 32). Пророческие заявления, не подтверждённые историей, могли привести к смертной казни (Втор 18:20–22). Иисус даже сказал, что если Его свидетельство об исторических событиях не точно, то никто не должен верить Его свидетельству о небесных реалиях (Ин 3:12). Так что христианство является таким же реальным, как и любой другой факт или событие в нашей жизни. В библейском повествовании нет исторических ошибок.

Однако не спешите оглашать исторический опыт абсолютно нейтральной точкой соприкосновения для верующих и неверующих. Каждый отдельный факт, пережитый на опыте, является частью общей картины, большего контекста самой жизни, поэтому его интерпретация будет неизбежно исходить из более широких категорий реальности. При обсуждении любого отдельного факта человек исходит из своей концепции законов природы, вероятности, материи, духа и т.д. (Высказываясь о чём-то одном, мы неизбежно говорим что-то и обо всём остальном!) В число этих широких категорий входят и убеждения в вопросах религии и богословия. Вот что подразумевает Павел, предупреждая о stoichea (стихии. — Прим. пер.) в Коллосянам 2:8. Верующие и неверующие придерживаются разных stoichea. Вот где нейтралитет начинает исчезать.

Грех обязательно окажет влияние на мышление человека. Чтобы увидеть этот принцип в действии, далеко ходить не нужно — посмотрите на нашу повседневную борьбу с собственными похотями. Каждое искушение подталкивает нас изменить своё богословие. Грехопадение человека потрясающе иллюстрирует влияние греха на человеческое восприятие и толкование фактов. Сразу же после грехопадения Адам с женой истолковали факт Божьей вездесущности и всеведения по-новому: они решили, что смогут от Него спрятаться. Их новое мировоззрение привело к новой интерпретации факта греха, в которой они не признают личной ответственности за соделанное (Быт 3:9–13). Грех изменяет мировоззрение человека. Павел говорит, что наши не возрождённые умы стали суетными (тщетными. — Прим. пер.) и помрачёнными (Рим 1:21; Еф 4:18). Поэтому нам нельзя наивно соглашаться с неверующими в восприятии, значении и интерпретации фактов.

Предположим, ваш собеседник, критикующий христианство, придерживается эмпирического взгляда на факты. В эмпиризме факты считаются изолированными и бессмысленными явлениями, случайно распределёнными по вселенной («грубые факты»). Всё познаётся лишь посредством чувственного восприятия: зрения, слуха, вкуса, обоняния и осязания. Значение фактов определяет разум. Даже если бы мы постарались собрать воедино этот поток ощущений и как-то их обобщить, нам бы пришлось менять выводы с каждым новым так называемым фактом. Такой ли нейтралитет мы, знающие Творца человеческого разума и все ощущения этого разума, хотим сделать точкой соприкосновения с неверующими?

Если мы как апологеты прибегнем к эмпирической стратегии с такого рода оппонентами, то окажемся вовсе не на нейтральной территории, а на стороне неверующих. Мы не только перенимаем все проблемы эмпиризма, но ещё и теряем всякую надежду привести неверующего к покаянию в его всеобъемлющем неверии. Предположим, на аргумент воскресения Христа он ответит: «Хорошо, ты убедил меня, что гробница была пустой и произошло что-то совершенно странное. Но, знаешь, в этом мире, полном случайностей, происходит много странного. Это не доказывает истинность твоего Евангелия». Его неверие, как гигантская амёба, поглотило факт воскресения Христа. Стратегически он нас переиграл. Мы выиграли бой за отдельный факт воскресения Христа, но проиграли войну за покаяние в неверии.

Нейтральная точка соприкосновения: рассудок

Вторая точка соприкосновения основана на идее, что всем людям свойственна рациональность. Закон противоречия: утверждение не может быть в одно и то же время и в одном и том же смысле истинным и ложным — основа любого мыслительного процесса. Без него невозможно ни мышление, ни коммуникация. Согласно этому рациональному подходу, все люди не только придерживаются общей рациональности, но и могут применять её независимо от религиозных убеждений. Теоритически этот метод выглядит нейтральным как для христиан, так и для нехристиан. На основании него мы, казалось бы, должны быть в состоянии вести беседу с неверующим в полном нейтралитете и выстроить логически последовательный взгляд на жизнь. Сторонники этой апологетической стратегии, точно так же как и эмпирической, пытаются применить апологетику задолго до того, как речь зайдёт о богословии.³

В рамках этого подхода верующий соглашается с неверующим, что модель математической дедуктивной логики может с точностью определить истину. Рассудок может определить, что есть истинным. Существование Бога можно дедуктивно вывести из таких больших концепций, как причинность и дизайн (например, Бог есть беспричинная Причина). Последовательное внимание к логическому порядку неизбежно устранит все ложные мировоззрения и утвердит библейское мировоззрение, или, как минимум, подведёт человека к порогу веры. Апологетика даст желаемый результат, если использовать рассудок в качестве якобы нейтральной точки соприкосновения, поэтому от нас требуется максимально близко ознакомится с концепцией причинности и дизайна. Фокусироваться нужно не на чувственном восприятии или исторических фактах, а на дедуктивной логике — ключе ко всякому знанию.

Рациональная стратегия апологетики вполне обоснованно дисциплинирует правильно выстраивать свою аргументацию. Бог не является Богом неустройства и путаницы (1 Кор 14:33). Логическое соответствие внутри Библии позволяло древнему Израилю определять лжепророков (Втор 13:1–5). Логика исходит из самой природы Бога (2 Тим 2:13). Отвечая на вопросы критиков, Иисус всегда демонстрировал здравую логику. Аргументы Павла были тщательно продуманы. Сторонники этого подхода правы в том, что подлинные знания должны включать в себя общие категории, а не просто вечно изменчивый набор переживаний. Исторические факты невозможно интерпретировать без помощи нематериальных рациональных идей (Рим 1:20; Евр 11:3). При логической дедукции в выводе не может появиться термин, которого не было в предпосылке, поэтому мы должны с осторожностью начинать свой ответ на критику, чтобы не выказать свой стыд и глупость.

Тем не менее, прежде чем огласить закон противоречия и дедуктивную логику ключами к успешной апологетике, нужно критически оценить разницу в мышлении неверующих и верующих. Когда Свидетели Иеговы обсуждают тему Троицы, помогает ли им логическая дедукция прийти к истине о Божьей природе, исходя из концепций «единственности» и «троичности», которой придерживаются ортодоксальные богословы? Нашли ли современные идолопоклонники логический ответ на противоречие между «роком» гороскопов и личными решениями человека, как это делаем мы, примиряя божественный суверенитет и человеческую ответственность? Как критики Библии применяют закон противоречия в нестыковке между тем, что они считают попыткой Авраама убить Исаака, и моральным требованием не убивать? Используют ли они в этом случае закон противоречия так же, как мы? Если неверующие пользуются логикой не так, как верующие, то можем ли мы считать рассудок нейтральным с богословской точки зрения?!⁴

Сам по себе закон противоречия является лишь пустой вычислительной машиной. Никто не должен ограничивать себя лишь ним. Его можно использовать в любой дискуссии, только если сравниваются две обоснованные идеи. Нам придётся определить, что означают слова «истинно» и «ложно». Каждое упомянутое существительное неизбежно привносит концепции, со скрытыми в них большими категориями. Каждый упомянутый предлог оговаривает контекстуальные связи между идеями. И мы снова вынуждены вернуться к предупреждению Павла о stoichea в Колосянам 2:8. Наша так называемая нейтральная дедуктивная логика оказывается столь же уязвимой перед богословским воздействием, сколь и эмпирический подход.

Дедуктивная логика совсем не так проста, как может показаться на первый взгляд. Изначальные аксиомы по определению доказать невозможно — они избираются по принципу фидеизма. Необходимо начать с чего угодно — Корана, Декарта или Библии — совершенно необоснованным и произвольным образом. Цепочки логически выведенных затем предпосылок будут идеально согласованны внутри самих себя, не являясь при этом истинными в нормальном смысле этого термина.⁵ Помимо этого, дедуктивная логика слишком ограничена теоретически, чтобы сформировать завершенную систему.⁶ Ни один человек, включая самого логичного математика, не получил все свои знания из доказательств. Только обладая всеведеньем можно дедуктивно проанализировать какое-то мировоззрение. Поэтому Бог не открывает Себя и Свою волю ограниченному человеку посредством формальной дедуктивной системы.

Эта рациональная стратегия не обеспечит нас как апологетов желаемой строго нейтральной объективностью. Мы наследуем все слабости рационализма: произвольность в выборе аксиом, незавершенность логического порядка, уязвимость против скрытых концепций неверия и проблему связи идей с внешним миром исторического опыта. Гениальное безумие способно производить на свет идеально согласованные мировоззрения. Вдобавок к этому, фокусируясь на интеллектуальной проблеме логической последовательности, мы упускаем этическую проблему покаяния в неверии. Будучи нашим Творцом, Бог вправе определять, как нам подобает мыслить. Существуют правильные и неправильные модели интеллектуального поведения. Ученый грешит по-своему не меньше вора или проститутки. Превознесение логической последовательности над Божьим Словом в этом подходе убеждает нехристианина в достаточности закона противоречия как метода, который может предшествовать каким-либо богословским вопросам. Если нам удастся убедить такого человека, он будет жить в заблуждении, к которому он искусно пришёл логическим путём: христианство — это наиболее истинная на данный момент система. Если же убедить его не удастся, то он попросту решит, что дальнейшее изучение христианской веры только обнажит её неразрешимые противоречия. В обоих случаях рационализм поглотит авторитет Писания.

Не нейтральное общее основание: Божье откровение

Начиная со ІІ века, Церковь чаще всего прибегала к той или иной форме первых двух апологетических стратегий. Говоря в общем, их можно назвать «классическими», «традиционными» апологетическими подходами.⁷ Однако за последние два века они утратили былую эффективность. Со времён так называемой Коперниканской революции немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804) нехристианское систематическое мышление становится всё более и более открыто сосредоточенным на человеке. Коперник в корне изменил человеческое восприятие вселенной, заменив геоцентрическую модель гелиоцентрической, а Кант революционизировал философию, заменив старую основу (внешний мир) новой (разум человека). Он утверждал, что весь видимый порядок и логика — произведение человеческого разума. Чтобы объяснить единство человеческого опыта, было введено понятие трансцендентного эго, за пределами которого мир на самом деле не имеет ни порядка, ни логики. Человек не может ничего познать ни о мире, ни о Боге, ни о чём-либо ещё, что вне его разума. Любые христианские заявления, следовательно, являются лишь внутренними переживаниями человеческого разума и не могут содержать истины о мире, находящемся за его пределами. Со времён Канта и по сей день противники христианской веры прибегают к той или иной форме этого субъективного релятивизма, чтобы поглотить и нейтрализовать Евангелие.

За последний век в голландских кальвинистических кругах была разработана третья апологетическая стратегия, кульминацией которой стала жизнь и работа Корнилия Ван Тиля и его учеников, особенно Грега Бансена, Р. Рашдуни, Верна Пойтресса и Джона Фрейма.⁸ Революционному методу аргументации Канта Ван Тиль противопоставил столь же революционный метод, основанный на Писании. Источником порядка и логики Ван Тиль назвал разум Бога, а не человека. Согласно Канту, если разум человека не является источником порядка и логики, то никакого знания в принципе не может быть. По теории Ван Тиля, никакого знания не может быть, если источником порядка и логики не будет разум Бога. В ответ на трансцендентный аргумент Канта об эго, дающем знание, Ван Тиль выдвинул аргумент в пользу существования дающего знание триединого Бога Библии.⁹ Вне Троицы не существует источника единообразия в природе, этического авторитета, правил логики и классификации. В отличие от предыдущих методологий (эмпирической и рациональной), в этом новом методе интерпретация фактов и применение логики открыто подчиненны авторитету Библии с самого начала. Здесь богословие обязательно предшествует апологетике и на каждом этапе формирует её. Только так, согласно этому подходу, можно защитить богословие, отвечая на вопросы критиков.

В центре этой третьей стратегии стоит целостность библейского откровения, которая противопоставляется целостности неверия. Вера и неверие воспринимаются двумя противостоящими целостными системами. Библейские чудеса, такие как воскресение Христа, рассматриваются в свете всего библейского повествования от сотворения до самого конца. Здесь не позволяется вырывать отдельные исторические чудеса из библейского контекста и нейтрально анализировать их как свидетельствующие о чём-то элементы. Отсутствуют также попытки представить библейскую веру произвольно выбранной аксиомой или гипотезой, которую можно нейтрально и рационально подтвердить. Акцент на систематизированном восприятии веры и неверия привёл к тому, что термины «предпосылка» и «начальная точка» получили особое значение. Ими описываются самые базовые убеждения адептов обоих систем относительно существования, путей получения знания и правильного и неправильного. Кроме того, эти базовые убеждения, или предпосылки, рассматриваются как согласованная группа, формирующая «координатную сетку» мировоззрения. Вот почему эту стратегию часто называют предпосылочной.

Повышенное внимание к базовым человеческим убеждениям в предпосылочной стратегии мгновенно вскрывает неизбежную проблему любого ограниченного интеллекта: мышление разума, не обладающего всеведением, будет непременно круговым. Ограниченному уму не постичь бесконечной цепочки размышлений, поэтому любая аргументация в конечном итоге замыкается в круг — ведь сами понятия опыта и логики, необходимые для аргументации, определяются предпосылочной сеткой основных верований человека. Ошибку других апологетических стратегий приверженцы этого подхода видят в том, что те, не признавая конечной зацикленности, создают иллюзию нейтралитета.

Разницу между предпосылочной и классической апологетикой можно продемонстрировать такой иллюстрацией: представьте человека, который захотел отремонтировать свой дом и обновить дизайн. Он нашёл лучших специалистов по ремонту и дизайну интерьера, и наконец-то пришёл день, когда должна начаться работа. Подрядчик прибывает на место, но, увы! Вместо плотницких инструментов, краски и обоев, у него мощный бульдозер! Начать он собирается со сноса всего дома. Вместо ремонта и нового интерьера, он собирается сравнять старый дом с землёй и выстроить новый. Вот иллюстрация предпосылочной апологетики Ван Тиля. Всё здание неверия сносится и замещается библейскими категориями, библейской логикой, по-библейски истолкованными историческими фактами и библейской этикой. Христианство не позиционируется как какое-то дополнение к понятиям невозрожденного ума, находящегося во вражде с Богом (Рим 8:7). Бог Писания не прибавляется ко всем другим богам и богиням пантеона человеческого сердца — это все подобные «властители» должны преклониться перед Ним одним (см. 1 Цар 5). Подлинные знание и истина могут появиться в человеке только тогда, когда триединый Бог станет окончательным авторитетом, формирующим все остальные взгляды (Пр 1:7).

Но и к предпосылочной апологетике есть несколько вопросов. Если вера и неверие столь противоположные системы, что станет точкой соприкосновения для коммуникации? Если подлинное знание проистекает только из библейских предпосылок, то как могут неверующие знать истины о жизни, истории, науке и искусстве — истины, которые они не только знают, но и часто блестяще излагают? Ответ сторонников этой стратегии: в глубине своих сердец неверующие постоянно знают библейские предпосылки и непроизвольно используют их во всех своих устремлениях. Все люди сотворены по образу Бога, а вокруг них Божье творение, поэтому они везде и всегда окружены откровением, что уже само собой опровергает любые заявления о невинном неведении (Иова 38–42; Пс18:2–5; 138:7–8; Ис 40:21,26; Ин 1:9; Деян 17:24–29; Рим 1:18–23, 32). Поэтому эмпирическое восприятие, логика, язык и моральные суждения, которыми все люди пользуются ежедневно, не имели бы никакого смысла, если бы библейское мировоззрение было ошибочным. Наука опирается на представления о логике и наблюдениях, которые не имеют смысла отдельно от Библии.¹⁰

Одних только идей внутри отдельных умов недостаточно для общественного дискурса. Права человека не могут быть порождением одной лишь протоплазмы. Неверующие неспособны последовательно жить в неверии и вынуждены использовать библейские понятия, чтобы справляться с реальностью жизни.¹¹ В результате, заявляя об обратном, они открывают для себя истины во всех сферах жизни и тем самым частично исполняют культурный мандат, данный Адаму (Быт 1:26–28).

Что же тогда в предпосылочной апологетике становится точкой соприкосновения с неверием? Ей становится творение, ведь как верующие, так и неверующие сотворены Богом и живут в созданной Им мире. Соответственно, обе стороны разделяют крайне обширную территорию, каждый элемент которой излучает Божью славу. Разделяя эту точку соприкосновения, они всё же не разделяют нейтрального представления о ней. Сущность неверия заключается в безрассудном подавлении всех Божьих позиций (Пс 13:1–3; Пр 18:2; Рим 1:18). Со времён Адама и Евы неверие даёт новые интерпретации реальности в тщетной попытке освободить бытие от ответственности перед Творцом — создать новый мир, удобный для грешников. В неверии человек саботирует и извращает главное предназначение культурного мандата, превращая его в глобальную кампанию по поиску новой истины. В след за Сатаной неверующий пытается стать тем, кем, он знает, он никогда не будет, — богом, способным переделать этот мир.

Верующий же стремится перенять Божьи взгляды во всех сферах жизни. В каждой детали он пытается отыскать истину Его дизайна и замысла. Он должен сокрушить всякое пустое представление и всякую богоненавистническую мысль, начиная с тех, что находятся в его же сердце (2 Кор 10:5). Говоря апологетически, верующий должен интерпретировать всякое неверие в соответствии с Божьим Словом, а не соглашаться с предоставленной самоинтерпретацией. Вера должна окружать неверие и противостоять ему. Прежде чем ответить на вызовы языческих убеждений, необходимо библейски проанализировать стоящее за ними мировоззрение. Апологеты должны выявить внутреннее противоречие неверия — его неспособность правильно интерпретировать данные, связно использовать логику, правильно обосновывать этические суждения и последовательно функционировать в повседневной жизни. Помимо этого, в дискуссии с неверующим рано или поздно всплывёт этическая подоплёка, скрытая за внешними возражениями. Апологеты должны призывать к покаянию в мятежном подавлении Божьего доступного и ясного откровения.

Как мы видим, даже при наличии точки соприкосновения, между верой и неверием ведётся манёвренная война. Между ними не существует демилитаризованной зоны. При предпосылочной стратегии от апологета требуется помнить, что за любым отдельным вопросом стоит целостное мировоззрение. Это защитит его от тактического поражения и захвата противником. Апологет должен помнить, что в глубине души его оппонент осознаёт свою подотчетность Богу (признаёт он это или нет) и он не в состоянии последовательно практиковать своё ложное мировоззрение. Если такой человек придёт к вере, то будет с самого начала знать, что Божье Слово является конечным авторитетом во всех сферах жизни. Если же он не уверует, то как минимум осознает, что между верой и неверием лежит пропасть, которую без покаяния не пересечь.

Чарльз Клаф

Чарли является бакалавром математики (Технический институт Массачусетса), магистром иврита Ветхого Завета (Далласская богословская семинария) и магистром атмосферных наук (Технический университет Техаса). В 1982 г. Чарли начал служить метеорологом в армии, а в 2006 г. вышел на пенсию начальником команды по работе с атмосферными явлениями. Как высокоавторитетный специалист богословия и науки Чарли является востребованным спикером и учителем.

Latest posts by (see all)

Богословие и апологетика. Часть 3 - 04/07/2018
Богословие и апологетика. Часть 2 - 21/06/2018
Богословие и апологетика. Часть 1 - 07/06/2018

Хороший пример эмпирической стратегии апологетики можно найти в книге Джона Уорвика Монтгомери (John Warwick Montgomery) «Where is history going?» (Grand Rapids, MI: Zondervan, 1969), а также в его обсуждении предпосылочного подхода Корнилия Ван Тиля, «Once upon an apriori», в Иерусалиме и Афинах, под редакцией Е.Р. Гиана (Nutley, NJ: Presbyterian and Reformed, 1971).
Пример использования таких справочных материалов можно найти в книгах Джоша МакДауэлла, в частности, в его последней работе «The new evidence that demands a verdict» (Nashville, TN: Thomas Nelson, 1999) с обширной библиографией.
Классические примеры рациональной апологетики: онтологический, космологический и телеологический аргументы в пользу существования Бога, разработанные Фомой Аквинским и другими. Мортимер Адлер развил этот подход в своей книге, «How to think about God: a guide for the 20^th-century pagan» (New York City: MacMillan, 1980). Чисто протестантско-реформатский пример, основанный на Библии, можно найти в работах Гордона Кларка. Например, смотрите его «A Christian view of men and things» (Grand Rapids, MI: Eerdmans, 1952). Профессор Рональд Нэш был редактором сборника статей Кларка под названием «The philosophy of Gordon H. Clark» (Nutley, NJ: Presbyterian and Reformed, 1968).
То, что даже математика не является философски и богословски нейтральной в таких сферах, как теория чисел, стандарты доказательств, и существование таких математических сущностей, как мнимые числа, бесконечно малые/большие величины и трансфинитные числа, показано в захватывающей презентации Верна Пойтресса «A Biblical view of mathematics» (Vallecito, CA: Ross House Books, 1976), с. 159–167.
За последние 2 века появилось как минимум три внутренне непротиворечивых геометрии, которые дают разные суммы углов треугольника. Очевидно, из них может быть истинной либо только одна, либо ни одной. Моррис Кляйн сравнивает развитие неевклидовых геометрий с фундаментальностью эволюции, так как они произвели революцию в интеллектуальном развитии человека («Mathematics for the non-mathematician», New York City: Dover, 1985, с. 452).
Смотрите дискуссию об очень важной Теореме Незавершенности Курта Гёделя в книге Эрнеста Нагеля и Дж.Р. Ньюмана «Goedel’s Proof» (New York: Simon and Schuster, 1956), III, 1669.
Чтобы ознакомиться с обсуждением и защитой классической апологетики, смотрите книгу Р.Ч. Спраула, Джона Герстнера и Артура Линдсли «Classical Apologetics» (Grand Rapids: Zondervan, 1984). Эта работа содержит критику предпосылочной апологетики, рассматриваемой в данном разделе.
Знакомство с Ван Тилем полезно начать с его работы «The defense of the faith» (Philadelphia: Presbyterian and Reformed, 3rd, ed., 1967). Сборник его статей, упоминавшийся в 1-й сноске, содержит множество ответов классическим апологетам, оспаривавшим его предпосылочный подход. На популярном уровне мысль Ван Тиля представляют и дополняют работы Грега Бансена («Всегда готов», под ред. Роберта Бута, Texarkana, AR: Covenant Media Foundation, 1996) и Джона Фрейма («Apologetics for the glory of God», Phillipsburg, NJ: Presbyterian and Reformed, 1994). Из этих двух работ наиболее близкой к идеям Ван Тиля является труд Бансена.
Ван Тиль трансцендентно отстаивал конкретного триединого Бога Библии, а не «Бога» в общем. В контрасте со «знанием» Канта, ограниченного тем, что способен ощутить человеческий ум, «знанием» Ван Тиля является само всеведение, обосновывающее вселенские заявления ограниченных человеческих умов.
Смотрите изложение роли христианства в становлении современной науки в недавней работе Нэнси Пирси и Чарльза Такстона, «The soul of science: Christian faith and natural philosophy» (Wheaton, IL: Crossway Books, 1994).
Фрэнсис Шэффер неоднократно использовал этот подход в своем служении, хотя он не был последовательным сторонником предпосылочной стратегии Ван Тиля. Смотрите его труд Бог, который рядом (Chicago: InterVarsity, 1968).